Байконурские байки

Служил на второй площадке (гагаринский старт), в отдельной, ордена красного знамени войсковой части № 25741 имени 60-летия ленинского комсомола в должности инженера отделения по подготовке систем управления космических аппаратов. Занимался пилотируемой тематикой космических аппаратов «Союз ТМ», «Прогресс», готовил модули станции «Мир».

Космос давался кровью. На вершине этой кровавой пирамиды — всем известные погибшие космонавты, ниже — сотни офицеров-испытателей и солдат, которые погибли при испытании ракетной техники (во взрывах и пожарах во время старта), а еще ниже — тысячи безымянных военнослужащих, погибших во время рутинной работы,
отравившихся гептилом, военных строителей, погибших при строительстве и преждевременно умерших от болезней. Ветераны рассказывали о стихийных беспорядках, когда строители, умирающие от жажды, перекрывали дорогу и останавливали водовозки.

Космос был далеко не мирный. Знали ли советские люди, ликовавшие в едином порыве по поводу запуска первого спутника, что военные в этот момент празднуют возможность доставки ядерной боеголовки в любую точку Земли. Это было главное, а ликующие люди — побочный пропагандистский эффект.

Я лично не хочу жить в великой империи. Если бы «великая империя» до сих пор существовала, я бы до сих пор жил в цветущих казахских степях, мучаясь от аллергии. Но я не хочу жить в такой «великой империи», которая поглощала человеческие жизни для реализации амбициозных и нерациональных проектов.

Что вспоминается? Вспоминаю с теплотой тех ребят, с которыми служил. Это сейчас приходится придумывать какие-то изощренные системы мотивации для того, чтобы вдохновить сотрудников на творческий труд, а тогда еще чувствовалось вдохновение «космической идеи».

Уже началась перестройка, и мы, питерские и московские ребята, уже слышали и знали, как живут наши «продвинутые сверстники». И мы чувствовали себя благородными жертвенными агнцами и оправдывались тем, что «им там хорошо потому, что мы здесь стоим на страже». Советско-американская взаимная паранойя. Когда стали налаживаться отношения с Соединенными штатами, смысл пребывания на Байконуре сам по себе улетучился.

Космические аппараты приходили в спецконтейнере по железной дороге. Монтажники аккуратно раскрывали контейнер и в вертикальном положении устанавливали в стапель. Тут же начинали суетиться: офицеры, гражданские собирали электрические, воздушные, пневмо и другие схемы для проверки и предполетной подготовки.

Мое отделение отвечало за систему управления и ориентации. Отделение находилось в огромной комнате, где стояли стойки с аппаратурой и «механическое» пианино — не такое, как у Михалкова, а раблезинанских размеров, метров 6 в длину и метра 3,5 в высоту. На нем были сотни всяких кнопок, тумблеров, датчиков. В «секретном», опечатанном чемодане приносилась «священная» книга («синька»). Ксероксов на Байконуре не было. Наверное, слишком дорого. Это был один из абсурдов — техника стоимостью сотни миллионов советских рублей, а потратить несколько сотен долларов на ксерокс было нельзя…. В книге был описан регламент проверки космического аппарата с чисто военной детализацией: «Нажать кнопку и отпустить».

Мы надевали авиационные гарнитуры с подшлемниками, и начиналась проверка. Справа от меня находился гражданский (шпак — как объясняли умудренные опытом, шпак — это грач — так военные в дореволюционной России называли одетых во фраки гражданских), а слева — какой-нибудь седеющий подполковник. Хотя, думаю, им, наверное, было лет по 35-40. Если я что-то делал не так, подполковник бил меня по рукам деревянной линейкой и тихо ругался матом. Особенно забавляла одна команда, не помню ее точное название, надо было включить лампу, имитирующую восход солнца — за одни сутки космический корабль делает, по-моему, 16 оборотов вокруг Земли, и солнце встречает 16 раз.

Слава Богу, во время моей службы с 1987 по 1993 год, никаких крупных аварий не было. Были некоторые смешные парадоксы. Когда осуществлялся запуск французского космонавта, к нам на площадку приезжал французский президент. Нас инструктировали, всем дали команду переодеться в гражданское, принять непринужденную позу, начать жевать жвачку. Все это выглядело смешно, тем более, что все наши утренние построения хорошо были видны из Космоса — эти фотографии давно попали в американских и французские журналы — у них не было иллюзий о том, кто занимается подготовкой космических аппаратов.

***

Космодром — это огромное хозяйство с территорией в несколько тысяч квадратных километров (в мою бытность там было около 80 тысяч одних офицеров), с сотнями частей, в том числе строительных. Вокруг стартовой площадки было несколько колец оцепления. Во время высокого визита меня и моего приятеля Бориса поставили на разъезд на пересечении ветки технологической железной дороги между стартовой площадкой и монтажно-испытательным корпусом и автомобильной дороги. Расстояние, наверное, было километра полтора. Поставить-то поставили, а снять забыли. Кому нужны два литёхи? — Ничего, они сами выживут.

Так близко смотреть запуск мне еще не удавалось. Таких потрясающих инфразвуковых басов, от которых вибрирует все внутри, не довелось слышать ни до, ни после. От них вся моя душа вибрировала в прямом смысле этого слова.



 Источник - expert.ru