Много лет не поддаётся разгадке тайна золота Азиатской дивизии.
Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг, 35-летний генерал-лейтенант российской армии, был расстрелян по приговору Сибирского ревтрибунала 15 сентября 1921 года.
Погребли останки расстрелянного генерала без лишней огласки, тайком: где-то в тайге под Новониколаевском (Новосибирском), и его имя, вероятно, очень скоро выветрилось бы из народной памяти, если бы не пошли толки, что где-то в монгольской степи Унгерн
зарыл несметные сокровища и что чекисты, мол, то угрозами и пытками, то посулами сохранить жизнь понуждали барона указать место, где он спрятал свои богатства, а когда поняли: этот орешек им не по зубам – не расколется, председатель Сибирской ЧК Иван Павлуновский собственноручно прикончил Унгерна выстрелом в затылок.
Вряд ли кому-либо удастся когда-нибудь установить, как оно было в действительности. Самому Павлуновскому, во всяком случае, скоропалительность, с которой Унгерн был пущен в расход, аукнулась в конце тридцатых: ославленный как матёрый шпион, давний резидент японской военной разведки, Павлуновский был репрессирован. То, что Унгерн унёс эту тайну с собой в могилу, было тоже поставлено ему в счёт.
Но всё-таки давайте рискнём – пройдём ещё раз по следам, заметённым пылью истории. И начнём мы наш путь через Монголию 1921 года из Польши года 1945-го.
Загадочный гость
Была среда, 10 января 1945 года.
Уже два с половиной месяца на фронте у Вислы держалось затишье. К дому Хенрыка Витачека в Жульвивине –
пригороде Варшавы – подъехал легковой автомобиль. Пан Хенрык глянул в окно, и сердце его ёкнуло: из машины вышел сухощавый, невысокого роста мужчина в чёрного цвета шинели офицера СС.
– Мне нужен герр Оссендовский, – проговорил офицер, снимая перчатки.
У пана Хенрыка отлегло от сердца. «Литератор, путешественник, учёный, профессор Антоний-Фердинанд Оссендовский», как значилось на визитной карточке, – был жильцом пана Хенрыка, снимал у него флигель.
В последние дни старый профессор чувствовал себя неважно, и пан Хенрык уже собрался было предупредить об этом немца, но тут двери, ведущие во флигель, отворились: в прихожую вышел профессор.
– Оссендовский, – назвал он себя. – Чем могу быть полезен?
– Мне бы хотелось прояснить с вашей помощью кое-какие детали, касающиеся истории нашего семейства, – ответил офицер и, козырнув, представился: – Унгерн фон Штернберг...
Жизнь Оссендовского, а в ней сверх меры было событий, встреч и самых невероятных приключений, сделала фигуру этого человека прямо-таки находкой для любителей исторических головоломок.
Можно, например, прочитать, как в 1942 году, в дни Рождества, Оссендовский, находясь в гостях у своего тестя, известного польского кардиолога Ягельского, подошёл вдруг к книжному шкафу и, скользнув глазами по разноцветным корешкам, взял с полки первое издание своей книги «Леса Польши».
– Здесь, на странице 104-й, – сказал он, интригуя собравшихся, – помещена фотография места, где ждут своего владельца драгоценности, которые не купить ни за какие деньги. Фотографию эту я сделал сам. Где именно? Скажем так: где-то за Байкалом, у истоков Амура...
Или можно прочитать о том, как Унгерн в присутствии Оссендовского вручил настоятелю одного из буддийских монастырей завещание и план тайника, в котором спрятаны 1,5 тонны золота. В завещании было сказано лишь то, что если в течение 50 лет не объявятся законные наследники, то всё это золото должно быть употреблено на цели распространения ламаизма.
В 1957 году в журнале «Пшекруй» была опубликована корреспонденция из Монголии. Называлась она – «Тайна (вероятно) разгадана». В ней высказывалось предположение, что тайник Унгерна находится «где-то в горах Хангая».
Спустя какое-то время во Вроцлаве в журнале «Новы сыгналы» появилось письмо читателя, автор которого, судя по письму, знал Монголию времён барона Унгерна не понаслышке.
«Унгерновцы, – говорится в письме, – четыре раза закапывали большое количество боеприпасов, оружия, артиллерийских снарядов. Возможно, тогда же было зарыто и золото. Происходило это вблизи переправ через реки Джижа, Селенга и Орхон».
Своей подлинной фамилии читатель не указывал. Под письмом стоял псевдоним – Цаган Тологой. То есть, если перевести с монгольского, – «белая вершина», а точнее – «голова».
Сокровища действительно существуют, соглашался Цаган Тологой, однако искать их надо в окрестностях озера Буир-Нур, на востоке Монголии...
Если верить Оссендовскому на слово, встретился он с Унгерном над мутным от майского паводка Орхоном. Затем была Урга и, конечно же, посещение Гандана – священного городка буддийских монахов – лам.
Вся поездка Оссендовского по Монголии длилась примерно с 3 по 11 мая. При этом в самой Урге, гостем Унгерна, он пробыл 2–3 дня – не более. Перед отъездом, так, во всяком случае, утверждает Оссендовский, Унгерн вручил ему мешочек с золотыми монетами достоинством 5 и 10 рублей. Деньги Оссендовский должен был передать жене Унгерна – то ли маньчжурской, то ли китайской княжне, проживавшей в то время в Пекине. А ещё Унгерн предоставил в его распоряжение свой шестиместный «фиат».
Каким действительно было участие Оссендовского в событиях, происходивших в то самое время на Дальнем Востоке? История, как говорится, об этом умалчивает.
Тем не менее многое из того, что рассказывает профессор Оссендовский об Унгерне и своих встречах с ним, в самом существенном соответствует действительности. Убедиться в этом можно, сравнив тот или иной эпизод из книг Оссендовского с соответствующими фрагментами из воспоминаний других участников тех же событий.
В 1929 году во Львове вышла книга «По Урянхаю и Монголии». Автор – Камиль Гижицкий, полонизировавшийся татарин из Галиции. Именно он четверть века спустя, прикрывшись псевдонимом Цаган Тологой, опубликовал две заметки, в которых показал со знанием дела, что публикации, касающиеся местонахождения клада барона Унгерна, основаны по большей части на высосанных из пальца измышлениях.
Камилю Гижицкому было отчего не называть своего настоящего имени. Человеку с биографией, подобной его, в народной Польше, как, впрочем, и в любой другой стране, входившей в социалистический лагерь, только и оставалось, что забиться, как мышке, в норку и сидеть, не смея пикнуть.
Прежде чем оказаться в Урге, при штабе Унгерна, Гижицкий воевал против красных сначала как легионер Отдельного Чехословацкого корпуса, а затем в рядах сформированной в Новониколаевске 5-й Сибирской дивизии генерала Чумы.
Инженер по образованию, специалист по взрывчатым веществам, Гижицкий пришёлся Унгерну, что называется, как нельзя более ко двору. Унгерн поручал Гижицкому дела, требовавшие ответственного к себе отношения, профессиональной сноровки, изобретательности и, не в последнюю очередь, умения держать язык за зубами. А что насчёт припрятанных про чёрный день сокровищ? Неужто человек из ближайшего окружения Унгерна ничего не знает о них?
Однако единственное, что разрешает себе Гижицкий, так это, не подтверждая слухов о легендарном кладе, но и не опровергая их, как бы между прочим высказать предположение: искать сокровища следует вблизи озера Буир-Нур, в одной из тех бесчисленных, заполненных илом и жидкой глиной прибрежных лощин, которые монголы называют «лагами». Распорядиться, чтобы ценности были зарыты в землю, утверждает Гижицкий, Унгерн не мог, ибо он чтил ламаистские обычаи, а ламаизм запрещает копать землю, считающуюся святой. Гижицкий отмечает, что Унгерн, дабы ненароком не нарушить запрета, даже носил сапоги с задранными кверху носами – как это принято у лам.
На первый взгляд складывается впечатление, что в этом пункте Гижицкий существенно расходится с Оссендовским, который унгерновский тайник с сокровищами помещает у истоков Амура. Однако только на первый взгляд.
Амур, как известно, образуется в результате слияния двух рек – Шилки и Аргуни. Так что у Амура-батюшки, можно сказать, две матери, и обе родные. А значит, с гидрографической точки зрения и два истока. И если в Монгольской Республике принято считать, что Амур – это продолжение Шилки и Онона, а во Внутренней Монголии, входящей в Китай, с не меньшим основанием видят начало Амура в Аргуни, то Оссендовский, превосходно ориентировавшийся в географии Монголии и Дальнего Вос-
тока, вот эти-то географические тонкости как раз и брал в расчёт, когда привязывал местонахождение безуспешно разыскиваемого тайника к истокам Амура.
Что же Оссендовский конкретно имел в виду, употребляя это, как мы убедились, явно неоднозначное – «истоки Амура»?
Снимок, о котором шла речь, Оссендовский мог сделать только в мае 1921 года, поскольку ни раньше, ни позже в Монголии он не был. Теперь о месте съёмки. Известно, что поездок по Хэнтэйскому нагорью, где берёт начало Онон, Оссендовский не предпринимал. Следовательно, фотографировал он по дороге из Урги в Хайлар, а значит, говоря об истоках Амура, он подразумевает, думается, не что иное, как верховья Аргуни.
В принципе, для того чтобы добраться до Хайлара, у Оссендовского имелось две возможности. Во-первых, он мог бы воспользоваться северным, более коротким маршрутом: через Баян-Улу и Эрэнцав, вдоль монгольско-российской границы, до станции Маньчжурия, находящейся уже в Китае, а там – рукой подать до Хайлара. Во-вторых, был путь, пролегавший южнее Урги: по правому берегу Керулена – через Тамсаг-Булак на Амгалан.
Первый из маршрутов, при внешней его предпочтительности, Оссендовского никак устроить не мог: часть пути ему пришлось бы проделать по территории, где хозяевами положения были большевики, а у них с такими, как Оссендовский, разговор был короткий. Не оставалось, стало быть, ничего иного, как ехать дорогой более длинной, но зато менее опасной. И вот тут-то, если посмотреть на карту, выясняется, что попасть из Тамсаг-Булака в Амгалан, а оттуда в Хайлар Оссендовский мог только одним-единственным путём – переправившись через Халхин-Гол. На страницы газет, а затем и в учебники истории название этой реки попало много позже – в 1939 году, когда на берегах Халхин-Гола разгорелись ожесточённые приграничные бои между советско-монгольскими войсками с одной стороны и японо-маньчжурскими – с другой. Впрочем, это так, к слову. Для нас же интересно вот что: вблизи своего устья Халхин-Гол разветвляется на два рукава, из которых левый впадает в озеро Буир-Нур, уже известное нам по воспоминаниям Гижицкого, а правый – в речку Орчунь-Гол, соединявшую озера Буир-Нур и Далайнор, а оно, в свою очередь, соединено протоком с Аргунью. Так что, как видим, никаких расхождений между Гижицким и Оссендовским нет. Истоки Амура, о которых говорит Оссендовский, и озеро Буир-Нур, относящееся, как сказано в географических справочниках, к бассейну Амура, – это одни и те же места.
Путь к сокровищам
Свидетельства Оссендовского и Гижицкого не единственные. Кое-какие сведения о судьбе сокровищ барона Унгерна можно почерпнуть из заметок ещё одного поляка – Казимежа Гроховского.
Гроховский, по профессии горный инженер, долгое время занимался разведкой месторождений золота в южной части Барги, выполнял геологические исследования. После Октябрьского переворота осел в Харбине, где в 20-е годы был директором гимназии, в которой учились дети поляков, эмигрировавших из большевистской России. Тогда же начал собирать всевозможные материалы о поляках на Дальнем Востоке. Материалы эти составили основу книжки, изданной Гроховским в 1928 году в Харбине.
Унгерн, имевший к Польше лишь то отношение, что предки одной из ветвей его рода в 1526 году были приняты сеймом в состав польского шляхетства и получили герб «Воля», тем не менее тоже попал в поле зрения Гроховского. Вернее, не столько сам Унгерн, сколько его сокровища, разраставшиеся в воображении харбинских эмигрантов до баснословных размеров, и загадочные обстоятельства, при которых они, эти сокровища, исчезли. Вот как разворачивались события по версии, известной Гроховскому:
«Унгерн, этот бесстрашный и благородный воин, видя, что русские солдаты на каждом шагу ему изменяют и что неудачный исход его монгольской экспедиции уже предрешён, начал обдумывать, каким образом он может спастись. Как кажется, у него было намерение перебраться в Центральный Китай, а затем через Японию выехать в Европу, чтобы там вступить в армию своего соотечественника барона Врангеля. Первое, что он посчитал необходимым предпринять, – так это переправить полевую кассу из района боевых действий в безопасные места на Востоке. Сделал это Унгерн втайне от своих русских сослуживцев, которым никогда не доверял. Доставить кассу к месту назначения он поручил тем, в чьей преданности не сомневался, – отряду из 16 монголов и татар. Золото было упаковано в 24 ящика, каждый из которых весил 4 пуда (63,5 кг). Погрузили их на монгольские двуколки – арбы. В каждом ящике находилось по 3,5 пуда (57,4 кг) золотых монет. Отряд, обеспеченный в достатке запасными лошадьми, выступил из лагеря барона и быстрыми маршами двинулся на восток, чтобы как можно скорее достичь Хайлара, откуда ящики с золотом предполагалось отправить поездом до Харбина и далее за границу. После нескольких дней пути наткнулись на численно превосходящий отряд красных. Завязалась перестрелка. Верные солдаты поняли, что возможность исполнить приказание барона зависит только от скорости их коней. Стычки, пару раз добивали раненых. Примерно в 160 км к югу от Хайлара, посовещавшись, решили золото закопать. На слегка всхолмленной равнине, поросшей редкими кустами, нашли небольшую лощину, в которой и спрятали 24 ящика, а также обитый жестью сундук барона, в семь пудов весом».
Где же искать, если придерживаться этой версии, золото, спрятанное верными Унгерну монголами и татарами? Гроховский подсказывает: от Хайлара к югу – примерно в 160 километрах. Или, скорее всего, вёрстах, уточним мы. Ибо ни русские, ни тем более монголы метрической системой мер в то время не пользовались.
Теперь, с учётом этой поправки, приложим масштабную линейку к карте – желательно старой, из тех, какими пользовались во времена Унгерна, и – примерно в 160 вёрстах чуть юго-западнее Хайлара – окажемся в окрестностях всё того же озера Буир-Нур.
Итак, если кому-нибудь когда-либо посчастливится, то счастливчик этот отыщет ценности, оставшиеся после барона Унгерна, по всей видимости, где-то в непосредственной близости от Буир-Нура. Правда, одно дело предполагаемый район поисков, когда видишь его на карте, и совсем другое – реальные масштабы. Прикиньте, сколько времени и сил придётся потратить на 600 с лишним квадратных километров? А ведь акватория Буир-Нура куда меньше тех прилегающих к нему пространств, которые нужно обследовать шаг за шагом. Так что найти пресловутую иголку в стоге сена, пожалуй, гораздо проще, нежели отыскать тайник, затерявшийся среди этих обширных пространств. Каким образом вообще получило огласку то, о чём, казалось бы, должны были знать только сам Унгерн да пара десятков преданнейших ему людей?
В поисках кассы
28 июня 1921 года на территорию суверенной Монголии вступили регулярные части Красной Армии – экспедиционный корпус под командованием Константина Неймана. Тем самым советское правительство грубо нарушило главные пункты русско-китайско-монгольского соглашения, которое было подписано в 1915 году в Кяхте. Соглашением этим предусматривалось, что Россия будет воздерживаться от вмешательства во внутренние дела Монголии и ни под каким предлогом не введёт на её территорию свои войска.
Чтобы иметь возможность вести боевые действия в чужой стране, Москва прибегла к трюку, к тому времени уже не раз опробованному с успехом – в частности, в Грузии и на Украине: в противовес не устраивающему большевиков правительству сколачивается ещё одно – революционное, а затем в ситуации искусственно созданного двоевластия никого не представляющие самозванцы, выражая якобы волю трудового народа, призывают себе на помощь Красную Армию...
Так было проделано и с Монголией.
В конце февраля 1921 года стараниями Сибирского бюро ЦК РКП(б) на границу с Монголией, в Кяхту, было доставлено несколько групп плохо знающих друг друга личностей, примечательных разве лишь тем, что в большинстве своём они были монголами.
13 марта 1921 года заговорщики из Кяхты объявили о создании Временного народного правительства, в которое от имени народа, то есть от своего собственного, сами себя и выбрали.
Авангардные части Красной Армии под командованием командира Писарева вступили в Ургу 6 июля 1921 года. В тот же день в столицу пожаловало и Временное народное правительство, возглавляемое типографским наборщиком Дамдины Сухэ. Через четыре дня, 10 июля, после небольшой драки при дележе министерских портфелей было объявлено, что отныне оно не временное, а постоянное. На следующий день монгольский народ узнал, что у него есть великий вождь Сухэ-Батор и что под его руководством в Монголии произошла революция. К тем же дням относится событие скандального свойства – в анналы истории не попавшее, но имеющее прямое касательство к теме нашего очерка.
Дело в том, что Сухэ-батору и его команде было обещано: как только удастся отбить денежные средства, находившиеся в распоряжении Унгерна, то значительная их часть, так сказать, на обзаведение, будет передана монгольскому правительству.
И вот Данзан, новоиспечённый министр финансов, выждав некоторое время, решил напомнить командованию советского экспедиционного корпуса, что Урга взята, имущество, принадлежавшее унгерновским войскам, в руках у победителей, а вот обещанного вспомоществования монгольское правительство так и не получило. В ответ Данзан, к своему превеликому неудовольствию, услышал, что трофеи действительно большие, однако если говорить о звонкой монете, то с этим неприятная заминка: ставка делалась на захват главной кассы Азиатской конной дивизии, она же исчезла, неизвестно каким образом и когда.
Данзан воспринял эту новость с недоверием. Между тем розыски содержимого кассы действительно оказались безрезультатными. Хотя из сохранившихся финансовых документов следовало, да и взятые в плен офицеры из штаба Унгерна показывали на допросах, что касса дивизии располагала огромными суммами: как в денежной наличности – в основном в золотых монетах русской чеканки и в китайских, серебряных, – предназначавшейся на выплату жалованья, закупки оружия, боеприпасов, продовольствия, фуража, так и в драгоценных камнях, акциях различных торгово-промышленных компаний. Кроме того, там же хранилась контрибуция, собранная с монголов китайцами якобы за неуплату долгов китайским купцам и ростовщикам и составлявшая в денежном выражении эквивалент общей задолженности Монголии Китаю. Академик Иван Майский, известный советский дипломат, исследуя экономическое положение Монголии в годы, предшествовавшие созданию Монгольской Народной Республики, подсчитал: сумма задолженности Монголии иностранным государствам достигала 19–20 миллионов рублей. Из них 5 миллионов причиталось России, а всё остальное главным образом Китаю. Причём речь не просто о рублях, а о тех – царских, золотых, имевших хождение в дореволюционной России.
Вот эти-то все ценности как раз и имеют в виду, когда говорят о монгольских сокровищах барона Унгерна. В реальности их, согласитесь, можно не сомневаться. Что, однако, под вопросом, так это будут ли они в конце концов найдены? А если всё-таки будут, то где – в окрестностях Буир-Нура (что самое вероятное), или извлекать их придётся по частям – из тайников, находящихся в разных точках Монголии? Кстати, на одну из таких точек, возможно, намекает своим псевдонимом Камиль Гижицкий.
Близ дороги, ведущей из Урги на Хайлар, не доезжая каких-то 80 километров до Тамсаг-Булака, можно увидеть гряду невысоких гор. Есть среди них одна, которая называется Цаган-Тологой.
Вот, пожалуй, и всё, что известно о сокровищах Унгерна. Немного? В самом деле, не так уж и много. Однако и того меньше, убеждён, смог узнать от Оссендовского племянник барона Унгерна фон Штернберга – тоже барон и тоже Унгерн фон Штернберг. Тот самый, который в январе 1945 года явился к профессору Оссендовскому.
Впрочем, в какие бы тайны, не попавшие на страницы его книги, ни посвятил молодого офицера СС старый профессор Оссендовский, воспользоваться полученной информацией он, при всём желании, уже не имел возможности: до разгрома Германии оставались считаные месяцы, и приходилось думать о том, как бы уцелеть, а не о дядюшкиных сокровищах, припрятанных в далёкой Монголии – на другом конце света.
По меньшей мере с десяток не афишировавшихся их организаторами экспедиций – монгольских, советских и объединённых, советско-монгольских – отправлялись в разные годы на поиски унгерновской золотой казны. Это по одну сторону границы. А есть ведь и другая – китайская. Там, в приграничных районах Барги, подходящих к Буир-Нуру с востока, ориентируясь на разноречивые слухи, кружили партии вольных кладоискателей, надеявшихся разбогатеть за счёт расстрелянного барона. Однако что-то не приходилось слышать или прочесть, чтобы – по одну ли, по другую ли сторону границы – кому-либо посчастливилось.
В чём же причина этих неудач?
Харбинский журналист Коробов, вероятно, что-то знавший, но по каким-то соображениям недоговаривавший до конца того, что знал, в начале тридцатых написал в «Рупоре» – газете русских эмигрантов, издававшейся в Харбине: «Не вами спрятано – не вам и достанется, господа! Ценности, оставшиеся после Унгерна, перейдут к тем, кто раскроет тайну исчезновения главной кассы Азиатской дивизии. А ключ от этой тайны находится в Гумбуме».
Может, следует прислушаться к этой весьма туманной подсказке, памятуя, что Гумбум – монастырь в Тибете?
Источник - журнал Совершенно Секретно
Комментариев нет:
Отправить комментарий