специального назначения 2-го армейского корпуса вооруженных сил Афганистана, а затем — советником командира 38-й гвардейской десантно-штурмовой бригады специального назначения 3-го армейского корпуса вооруженных сил Афганистана. После распада СССР служил в 15-й бригаде спецназа ГРУ, которая была по межправительственному соглашению передана Узбекистану. На сегодняшний день генерал-майор спецназа ГРУ России в отставке.
Во время гражданской войны в Таджикистане Чубаров был заместителем министра обороны республики. Его называли за глаза «таджикским Жуковым». Александр Сергеевич был одним из старших офицеров ГРУ, способствовавших установлению мира в регионе и формировавших на раннем этапе политические элиты сегодняшней Средней Азии. Президент Таджикистана Эмомали Рахмон и многие другие сегодняшние лидеры Средней Азии многим обязаны тем людям, которые вместе с Александром Сергеевичем фактически перехватили инициативу у исламских радикалов и не допустили захвата ими власти. Чубаров и его друзья своими руками создали условия для передачи власти в регионе умеренным политикам, с которыми Россия в будущем могла строить прогнозируемые отношения.
Этот факт никогда не афишировался. Само пребывание и активное участие русских спецназовцев из ГРУ в боевых действиях на территории Таджикистана в 90-е были окутаны тайной. Каким образом офицер русского спецназа сделал такую карьеру и какие задачи спецназ выполнял на Памире, впервые рассказывает сам Александр Сергеевич.
Вспоминая события 1992-го–1994-го в Республике Таджикистан, могу сказать, что тогда мы не верили, что развал советского Союза — это навсегда. Думали, что это ненадолго, что все вернется, что некомпетентных идиотов вот-вот повыгоняют из кабинетов и страна вздохнет. Мы ошибались. И заблуждались так наивно… Мы жили в своем мире, в своем космосе, занимались боевой подготовкой, трудились, в общем. День за днем текли. Нам было не до митингов и всяких там собраний. Так что все, что происходило «за забором», до нас доходило не мгновенно. Помню, летом 92-го прибыл к нам начальник разведки бригады. Я не удивился, потому что до этого нас по тревоге «сверху» поднимали несколько раз… Полковник Владимир Квачков его встречает, а он — вижу — стоит передо мной абсолютно белый! Между ними такой диалог происходит:
— Я тебе в двух словах не расскажу всего, но собирай-ка ты офицеров и прапоров немедленно. Вызывай из отпусков. Никаких тебе сигналов никто давать не будет. Все секретно. Проведи в виде совещания беседу с людьми. С этого дня — все занятия только на территории бригады. Все запланированные стрельбы отменить. За пределы территории не выходить. Это приказ!
В первых числах сентября прибыли инженеры и стали готовить наших офицеров по методике и тактике уничтожения бронеобъектов противника. Досконально и подробно занимались с нами. Вывезли на эти занятия всех. Помогали нам офицеры танкового училища. Так что каждый из нас знал, что, куда и как нужно подложить и взорвать или где что прострелить у танка или БТРа, чтобы вывести его из строя. Все мероприятия засекретили. Связано это было с возможностью захвата складов 201-й бригады, дислоцировавшейся в Таджикистане. Их — эти арсеналы — стали готовить к уничтожению, чтобы они не достались «вовчикам». Забегая вперед, скажу, что делать этого не пришлось.
В ночь с 15 на 16 сентября мы совершили перелет в район Кокайды. Это под Термезом. Там загрузились и караваном из двадцати восьми Ми-8 под прикрытием «двадцатьчетверок» пошли в направлении Курган-Тюбе. Задачу нам поставили десантироваться на территорию 191-го мотострелкового батальона и в случае необходимости отбивать атаки боевиков-исламистов.
В 191-м полку, которым командовал полковник Евгений Меркулов, сложилась такая обстановка: полк, по сути, был в осаде. И день, и ночь «вовчики» раскачивали забор части и орали Меркулову: «Эй, коммунист, выходи! Мы вас все равно перережем!» На самой территории части прятались несколько сотен этнических русских и русскоязычных беженцев. Всех кормили с полковых «капэшек». Однажды Женя вышел. Это чуть не закончилось печально. Женя на КПП полка встал и начал собачиться с «вовчиками»: «Сосчитали нас? Успели? А теперь умножайте на десять! У нас один боец вашего десятка стоит! Мы вас всех положим!» Озверевший бандит выхватил «Стечкин», направил ствол Женьке в живот и спустил курок. Повезло Меркулову, что стрелок плохо умел обращаться с оружием и не дослал магазин в пистолет, патрон не вошел в патронник, так что выстрела не произошло, Женя успел заскочить обратно на территорию полка… Вечером того же дня к воротам бросили сожженный труп девочки-осетинки, насаженный на шомпол… В самом городе шла безумная резня. В Курган-Тюбе шли бои, особенно горячо было в районе автовокзала и моста на Кызыл-Калу. В районе Ломоносово были зверски убиты сторонники Народного фронта. Живым людям пробивали ломом грудину и заливали авиационным керосином… Вот такая азиатчина. На той войне зверств вообще было много. И с той, и с другой стороны. Я своими глазами видел груды растерзанных трупов. Причем вырезали, не глядя на пол и возраст. Женщин любого возраста насиловали, резали, трупы бросали в арыки. Детей тоже не миловали. Короче, вырезали семьями и аулами. Я видел в одном городе бассейн, заполненный телами. Там насчитали более трехсот пятидесяти трупов. Я видел останки мертвых, которых после убийства расчленяли, обливали соляркой и сжигали, а части тел специально разбрасывали по разным районам городов. Подъезжал грузовик куда-нибудь к магазину или к бане. Оттуда, из кузова, бородатые кричали людям: «Это ваши мертвецы! Забирайте!» И выбрасывали трупы, а чаще их части на дорогу. Так вселяли ужас в людей, делая их покорными и безвольными.
Долетели мы благополучно. Звено заходит на полк. Что там и как — не знаем. На подлете видим — на территории люди, а на крышах какие-то мудаки с «дудками» в руках — «Стрелами» и «Иглами». Я думал: если полк уже захвачен, тогда просто «занурсуем» территорию. Открываю блистер и ору этим, которые с «дудками», что, мол, свои, не вздумайте бить! Они меня, конечно, не слышат! Летчики распсиховались и орут мне: «Чтобы через десять секунд вашего духу в салоне не было!» Только разобрались и десантировались, как слышу — бьют танки… Над нами еще четыре вертушки зависают, и Володя Квачков мне кричит — в городе танковое сражение в районе моста, и из Душанбе на нас идет бронеколонна, захваченная «вовчиками»… Я в это поверил. Было известно, что из батальона угнали… несколько танков. Это случилось в результате прямого предательства. Так что мы вполне ожидали самого худшего. Я попросил у Квачкова толковых прапоров и… газу до отказу — скоростя все сразу! Летит наша колонна по шоссе Курган-Тюбе — Кызыл-Кала. Смотрим — пять «Икарусов» в нашем направлении идут. Прапор мне орет: «Духи!» Я дал команду: «К бою!» Развертываемся за секунды! На наших глазах все эти «Икарусы» съезжают с шоссе в поле и ходу! Мы их не преследовали. Наша задача была — взять под контроль Кызыл-Калу. У моста видим такую картину: чадят два подбитых танка Т-72. Один горит, обездвиженный, башня съехала вниз, стволом пушки упирается в расплавленный асфальт. У второго башню сорвало мощным взрывом и отбросило в овраг. В этом же овраге валяются трупы танкистов. Это в результате детонации боекомплекта. Как позднее выяснилось, оба танка были нашими. Один из них был из 201-й дивизии, второй — со стороны «Народного фронта». Танкисты «не вошли в связь» друг с другом и, опасаясь того, что кто-то из них мог оказаться «худойбердыевцем», открыли огонь… Получилась танковая дуэль. Выжил там полковник Черномордин. Правда, он был серьезно контужен и ранен…
Я принял решение оставаться на месте и удерживать мост. У меня были гранатометчики, и я знал — если что, сможем дать отпор. Танка три мы бы сожгли. Через некоторое время кружат две «вертушки». Заходит на нас «двадцатьчетверка». Мы напряглись. Связи нет… садится вертушка на шоссе и оттуда бежит офицер:
— Начальник разведки приказал вам срочно прибыть в полк!
— Не могу, выполняю другую задачу!
— Срочно в город! Возле городского банка бой! По сведениям, там около пятисот миллионов рублей в хранилище!
Я не пошел в город. Плюнул на эти пятьсот миллионов. Остался у моста. Это было важнее. Вечер. Смотрим — идет чья-то броня по шоссе. Мы ощетинились. Оказалось — свои, из 16-й бригады. Ночью была бестолковая стрельба. Дисциплины огня не было. Кому-то что-то показалось, и шмаляли почем зря… Молоденький офицер с 16-й разволновался, впервые под огнем. Предложил мне по сто граммов спирта тяпнуть. У него было. Тяпнули…
Около трех ночи слышали со стороны Душанбе вой камазовских движков. Это «вовчики» грузились на грузовики. Снова долбили туда… Утром я прошел вокруг посмотреть результаты. Нашел — двух дохлых ишаков. Видно, забрели случайно… А может, «духи» нас таким образом щупали…
Снялись с моста, на трех коробочках подъехали к банку. Там — разгром, караул и пожар. Пока ехали, нас обстреляли из РПГ. Граната прошла мимо. Мы тут же по нему отработали и завалили стрелка. Приблизились к банку. Там уже почти никого не было, все разбежались, остались трое милиционеров. Старлей у них аж заплакал, когда меня увидел:
— Отпустите нас домой!
— Деньги где?
— Не знаем…
Я доложил Квачкову по станции, он сказал мне — просто охраняй все хозяйство по факту. Ночью он проехал на «уазике» через воюющий город, посмотрел на разгром в банке и говорит:
— Все оставляй разведчикам из 16-й бригады спецназа. Нам с тобой — новая задача.
И мы стали готовиться к боевым действиям…
Отступим от описания войны. Хотелось бы пояснить, чем мы в республике занимались и в чьих интересах действовали. Мы защищали конституционный строй Таджикистана, одновременно являясь офицерами узбекской армии, а думали в первую очередь о том, что матушке-России не нужен был этот бардак в регионе, где к власти рвались исламские фундаменталисты. Все, кто там воевал из ГРУшников, имели опыт Афганистана за плечами. Выдвигались мы из Чирчика, с территории 15-й бригады спецназа ГРУ, на тот момент «отошедшей» к Узбекистану. Нужно признать, что президент Ислам Каримов повел себя мудро. Он прозорливо предугадал возможное развитие ситуации и, опасаясь ее развития по сценарию ваххабитов, решил отдать приказ на формирование специального корпуса в Узбекистане и оказать помощь НФТ. Разумеется, он преследовал и свои цели: отсечь северные провинции Таджикистана, где располагались более ста развитых предприятий и мощный ВПК. Забегая вперед, скажу, что сделать это ему не удалось. В общем, задачу мне министр обороны Узбекистана ставил такую — участвовать в восстановлении конституционного строя Республики Таджикистан. Вот мы и восстанавливали.
Чем нам только не приходилось заниматься по ходу дела! То эвакуировали пациентов психиатрической клиники из высокогорного района. То спасали русских астрофизиков из Ленинграда, которых Бог знает как занесло в эти места…
Усилиями спецназовцев, которым приходилось не только воевать, но и вести разведку в этом необыкновенно сложном регионе и заниматься там политикой, был создан так называемый Народный фронт — по сути, местные отряды самообороны, которые мы обучали и направляли для борьбы с исламистами. Нам был придан статус советников, но мы, офицеры спецназа, вместе с «фронтовиками» принимали участие в боевых действиях и подставлялись под «ваховские» пули.
Мы учили людей воевать, учили командиров руководить боем. Это было трудно, потому что, по сути, это был народ с улицы. Им выдавали по двести патронов на человека. С этим воевали. Там попадались разные люди. Одному из погибших командиров было семьдесят лет, и он был великолепен. Я с его ротой занимался отдельно. Он был старательным, исполнительным и совершенно советским человеком. Когда его рота взяла высоту под Комсомолабадом, то они подняли там красный флаг. Погибла его рота ужасно глупо. Их заманили на плов в один аул, угостили, обезоружили и там же всех перестреляли. Всю эту подлость задумали и осуществили афганские моджахеды, воевавшие в Таджикистане. Перед расстрелом они читали бойцам из той роты Коран и говорили, что их путь на небо будет легким…
На кого мы опирались в работе? Разные были там люди… Знаете, есть такое высказывание — жизнь не черная и не белая. Она «серая». И люди в ней тоже в основном «серые». Нам не приходилось особенно выбирать. Так что не удивительно, что главной нашей опорой в Таджикистане стал бывший уголовный авторитет Сангак Сафаров. Этот пожилой, мудрый, хитрый и здорово битый жизнью человек пользовался непререкаемым авторитетом в преступной среде. Нас, что называется, свела сама судьба. Сангаку удалось аккумулировать некоторое количество финансов и как-то вооружить людей. Мы тоже, разумеется, в стороне не остались, но первый толчок к началу системного противостояния ваххабитам был дан Сафаровым. Он не был ангелом, нет. О нем разное говорили, и мы сами знали, что Сангак мог вести себя жестоко, но… на гражданской войне жестокость была рутиной. Судите сами, разве можно было ожидать соблюдения каких-то прав и законов от человека, который в общей сложности провел на зоне двадцать три года? Да и не только Сангак был таким «серым». Я знал пресловутого Файзали Саидова. Это был сумасшедший человек. Этакий среднеазиатский батька Махно. Села замирали, когда его банда входила. Грабежи, мародерство, насилие были обычным делом. Он любил красивые жесты и громкие названия. Свою банду он называл «бригадой», а сам назывался «полковником». Нужно сказать, что человеком Файзали был бесшабашным, очень неглупым и смелым, но ни о какой дисциплине речь идти не могла: я так ни разу и не видел его трезвым. Постоянно обкуренный, постоянно с каким-то кочующим гаремом из разноцветных девок (где он только их собирал)… В его отряде была некая Жанна — колоритная деваха, вечно за рулем КамАЗа. На моих глазах она застрелила из автомата шестилетнего пацана за то, что мальчик не понял или неаккуратно исполнил какое-то ее указание. Вот так вот — вскинула автомат и как даст очередь по ребенку! Я был в шоке! Лежит этот мертвый мальчишка в луже крови, орут люди, стоит Жанна с «калашом». Я ее спрашиваю: «Ты чего натворила?». А она мне: «На все воля Аллаха!».
Про самого Файзали-Махно я знаю такую историю. Заняли они какую-то часть какого-то населенного пункта. Разумеется, решили это дело отпраздновать. Нужно сказать, по части устройства празднеств Файзали был выдумщиком. Он приказал отыскать и привести старика, который когда-то был поваром у Василия Иосифовича Сталина, а после смерти вождя стал директором треста столовых и ресторанов Душанбе… Вот стоит этот бывший сталинский повар перед Файзали, трясется весь, а Саидов ему приказания раздает:
— Ты самому Сталину готовил? Сейчас я хочу, чтобы ты мне и моим людям также приготовил! Сроку тебе столько-то…
А теперь представьте себе: республика разорена. Продукты купить иногда было просто негде! Люди голодали. Все, что было, добывалось или за безумные деньги, а чаще грабежами, мародеркой, или покупалось у военных на продскладах. «Гуманитарка» перепадала измученному населению крайне редко. Старик-повар очень сильно боится, но говорит Файзали:
— Я не смогу в такой срок ваше приказание выполнить. Негде взять продукты.
Файзали приказал привести к нему трех помощников повара. Каждого поставили на колени. Потом на глазах у всех Саидов выстрелил из «Стечкина» в лоб крайнему и прокричал:
— Теперь мое приказание возможно выполнить? Этот батальон должен быть накормлен в 15.00! Я буду расстреливать по одному в час за задержку! А через три с половиной часа будут твои похороны!
Белый как мел, несчастный повар поклялся найти продукты для всей «бригады». Конечно, он их вынужден был покупать на свои деньги, но это мало кого волновало…
Я расскажу, как состоялось мое назначение на пост заместителя министра обороны Таджикистана. Это примечательная история. Меня срочно вызвал в Ташкент Рустам Урманович Ахмедов, министр обороны Узбекистана. Я прибыл. Ахмедов принял меня в расстегнутой рубашке и галстуке, болтавшемся на заколке. Мы даже двух слов друг другу не сказали, как неожиданно из комнаты отдыха вышел Павел Грачев, министр обороны России. Он был одет в гражданку.
— Ну как, понравилось в Таджикистане? — спросил меня Павел Сергеевич.
Я не успел рта открыть, как Грачев, обращаясь к Ахмедову, сказал:
— Рустам, вот этот офицер — моя надежда и опора в регионе!
На это Ахмедов спросил меня:
— Готов послужить Таджикистану? Смотри! Убудешь туда немедленно! Задача — сформировать в течение полутора месяцев там бригаду спецназа. Такую, как в Чирчике.
Это был шок. Это была невыполнимая задача ни при каких обстоятельствах. Я решил промолчать пока и уточнил:
— Кем я буду?
— Справишься — там скажем!
Тогда я понял, что вызывал меня не Ахмедов, а Грачев. На следующий день меня снова принял Рустам Урманович.
— Ну что, готов к Таджикистану? Вот твой будущий министр обороны! — и показывает на маленького полковника, скромно сидевшего в углу. Это был Александр Владимирович Шишлянников. — Мы его назначаем!
Я кивнул и обменялся с Шишлянниковым рукопожатиями. Я спросил у Ахмедова:
— Какая моя должность?
— Там разберешься и все узнаешь! Никаких прощаний с бригадой. Знамя будут выносить только на твоих похоронах!
На прощание Ахмедов задал мне вопрос:
— Чубаров, ты знаешь, кто в Средней Азии заказывает музыку?
— Не могу знать, товарищ министр обороны! — отвечал я.
— Чубаров, в Средней Азии музыку заказывают узбеки! И запомни — так было и так будет всегда!
Много позже мне стало известно, что указание о моем откомандировании в Таджикистан давал сам Каримов. Ему показали съемки последствий ужасов, творимых исламистами, и фотографии убитых в республике узбеков и других людей. Каримов понял, что нужно действовать и перехватить инициативу у ваххабитов, пока не поздно. 13 января 1993 года я вылетел в Душанбе.
Задача, которую мне поставил Ахмедов, была весом в сто пятьдесят килотонн. Я не мог четко поставить задачу по развертыванию частей. У меня не было ничего. Реально для развертывания бригады спецназа требуется масса времени. Кроме этого нужно было развертывать бригаду радиотехнической разведки. Одновременно организовывать работу ПУНР — пункт управления начальника разведки. А это значит, что нужно затягивать все коммуникации и создавать разведывательное управление. На все мои доводы мне сказали следующее:
— Не занимайся хреновиной! Нет разведки! Забудь! На окраине Душанбе бои идут! Тебе дадут двенадцать единиц бронетехники из 201-й бригады. Вот их возьмешь и вместе с коллегами из внутренних войск, сохранивших свою структуру, будешь выполнять задачу.
И гнали мы этими силами ваххабитов с января по май. Загнали на Памир. Перед тем как был с боем взят Ромитский укрепрайон, к концу зимы 1993-го, успешно высадив десант на господствующих высотах в Каратегинской долине, отряды Народного фронта взяли ее под контроль. И та и другая операции были спланированы русскими «узбекскими» спецназовцами 15-й бригады. Первые десанты были неудачными. Сначала мы забрасывали по 18–20 человек. Их долбили либо брали в плен. Тогда мы стали высаживать по 400–500. Основой, ядром десанта были наши офицеры. Их было около тридцати. Все были с афганским опытом. Ярко себя проявили офицеры Володя Квачков, Саня Мусиенко, Олег Галыбин… Вот эти мужики и командовали отрядами таджикского Народного фронта.
Был у меня в группе управления капитан Саша Матросов. Он нас прикрывал хорошо. С его помощью мы ворвались на территорию больницы в Гарме. Госпиталь находился на холме, и его нужно было обязательно взять. Бой был жаркий, так что пришлось даже пострелять самому немного. Мой командный пункт был в зубоврачебном кабинете. Там меня и ранило. Я оттуда наводил «сушки» на «ваххабитские» позиции. Бомбардировщики обрабатывали горки над нами. Но даже при поддержке родной авиации за час боя у нас образовалось шесть убитых. Матросов схлопотал шесть дырок в куртке! Одна пуля распорола ему рукав возле самой кисти руки. Смерть рядышком щелкала зубами, но Господь Сашу берег. Мне пуля 7,62 попала в автомат, а потом в ногу. Под конец боя принесли моего связиста. Ему пуля вошла в почку, развернулась и вышла в районе копчика. Обкололись мы с ним промедолом. Он плакал. Я ему говорил: «Мы спасемся». Выжили…
Взяли мы Гарм. Паника была жуткая. «Духи» убегали от нас на чем попало, но награбленные ковры и холодильники не бросали…
Пролечился я в госпитале. Там мне занесли инфекцию в руку, когда ставили капельницу. Рука надулась, как химперчатка. Меня снова на стол… Смотрел меня Володя Сидельников, замначальника кафедры полевой хирургии в академии имени Кирова. Мужик он был чудной. Ходил тогда, как сейчас помню, в американском зеленом берете. Сейчас он доктор медицинских наук. В Афганистане он был начмедом ДШБ. Он выгнал всю бригаду из операционной, взял в руку… щуп и полез мне в рану. Я ору, конечно… Уберите, мол, этого ненормального со щупом! Он мне — так положено, руку потеряешь! Я все равно от операции отказался! Сбежал. Поехал на «уазике» в Гарм обратно. Ездил я обычно так: вдвоем с водителем садился в «уазик», справа сзади. Автомат со сдвоенным магазином стволом вправо. Конечно, «тарились», как могли, и — обороты… Газу до отказу… Не любил я брать с собой большую охрану, чтобы, если что, не было больших похорон. В тот день мне там поручили обеспечить проведение джирги — городского народного собрания, которое власть в городе выберет. Поехали поэтому втроем. Подъезжаем к Гарму — а там стрельба. И выходит прямо на нас тело с ручным пулеметом. Очередь. Я прыгаю в арык и падаю аккурат на распухшую руку. Чувствую теплое. Гной потек… Вдруг стрельба смолкла и раздаются какие-то неясные звуки и матюги. Вылезаю, руку кое-как придерживаю. Смотрю — сцена. Лупит по морде этого стрелка с пулеметом наш начальник разведки Саша Татарников. Я подхожу:
— Почему стрельба?
— Радуемся, — отвечает пулеметчик — Захватили цех в Гарме. Винный!
В городе пошла разнузданная мародерка. Пришлось нам наводить порядок. Били морды каждому, кто тащил эти проклятые ковры и дурацкие телевизоры. Я тоже бил. Боялись меня, но уважали все-таки. Прекратилось мародерство. Потом Рахмонов прислал «гуманитарку» — муку и рис. Это сильно подняло его авторитет.
Активные бои закончились в середине 95-го, но исламисты еще пошаливали. Афганцы перли через границу… Замирение вышло в 1997-м . На тот момент уже были мертвы и Сангак, и Файзали-Махно. Одним из условий примирения была передача 30% должностей в республике представителям оппозиции.
Когда все уже заканчивалось, мне сделали предложение:
— Пойдешь в группу советников в президентском аппарате?
— Мне бы в Академию Генштаба в Москву, — говорю.
— Ты кем хочешь быть?
— Я служить хочу в ВС…
Понятное дело — общий хохот… В результате интриг и давления со стороны нового таджикского руководства, которое активно принялось избавляться от свидетелей той неизвестной войны, я уехал в Россию. Увольнялся я с должности начальника группы миротворческой и антитеррористической деятельности штаба по координации военного сотрудничества государств – участников СНГ.
Всего у меня было сто десять боевых выходов.
Подготовил Дмитрий БЕЛЯКОВ
Фото автора и Юрия ПИРОГОВА
Комментариев нет:
Отправить комментарий